1.
Офицерское собрание Генерального Штаба Армии гудело. Происходило нечто неописуемо невероятное.
Контингент собрания был серьёзным - солидные генеральские животы и ряхи, четырёхрядные лампасы шириной в ладонь, кокарды в половину лба. В зале стоял неутихающий перезвон бесчисленных регалий и одышечное сопение.
На трибуне - министр обороны Смердюков.
- Господа офицеры. Каюсь, грешен. Я как Леви Матфей, сначала собирал налоги. Потом мне велели... и я как всё тот же Леви Матфей бросил деньги на кого попало, можно сказать, в дорожную пыль... и пошёл, куда послали... А послали меня армию деструктурировать - у них это так называется… Я им говорил, я умолял: я сапоги терпеть не могу, у меня от них мозоли кровавые... у меня чин - никакой, я военных академий не кончал, да меня бы и не взяли - у меня врождённое ночное недержание... И образование сугубо штатское - финансовая химия... А он мне - пасть порву... моргалы выколю... надо, Толик, надо...
…Каюсь, грешен. Я к двум профессорам, написавшим учебник по налогообложению, когда-то генеральным соавтором приписался. И львиную долю гонорара получил. А потом в налоговую пробился. И Ходорка за решётку упёк - за схемы проводок бухучёта, описанные в том учебнике. Издал новый указ по налоговой отчётности, те проводки объявил запрещёнными... И посадил. А трубу его отобрал, и отдал заказчикам уголовного процесса.
…Каюсь, грешен. Потому как слаб оказался. Женился супротив своей воли, на ихней дочке... Иванчик, куратор мой тайный сосватал… ну, который… вы знаете… - Смердюков испуганно втянул голову и скосил глаза в потолок, но всё же нашёл в себе силы прошептать партийную кличку свата. - Тот самый… Борман Золотая Ручка[1]... А я упирался, только её фамилию вспомню…
Даже сидящим в глубине зала было видно как Смердюкова передёрнуло. Система защиты государственных интересов сработала моментально, на автоматике заПи-Пи-Пи-кав часть фамилии из тайного Списка Членов Семьи, просочившейся в микрофон.
- ...Пох***ебенникова… Ещё до свадьбы, как услышу эту фамилию, так уже мутит. А они мне опять -надо, Толик, надо… Пасть порвём, моргалы выколем… Так и женили... И понесло меня, окаянного по кривой дорожке в Верх, всё выше и выше… и выше… А мне оно надо?
Смердюков горестно вздохнул и продолжил:
- И понеслось после женитьбы: от своего имени подай то… развали это… отбери у тех… подпишись здесь…
...Попросили ликвидатором нашей доблестной армии побыть, высшие военные училища позакрывать, чтобы офицеров больше не плодить - позакрывал к чёртовой матери. А что, сержант крейсером командовать не сможет? Меня так ещё в институте учили - про кухарку и управление государством...
...Попросили отсутствием госзаказов оборонку уморить - уморил... Зато заказ на новую форму Иудашкину подкинул. Ну дороговато за кальсоны взял, ну жмёт немного там, немного здесь... Зато стильно, талию на солдатской каше наетой подчёркивает, не каждая модница такое себе позволить может, в чём солдаты на плацу щеголяют...
Говорил министр Обороны ещё долго, много, но очень сумбурно, постоянно путаясь в перечислении фактов содеянного им на ответственном посту. Речь Смердюкова незаметно для кающегося грешника плавно начала трансформироваться из скандального покаяния в оправдание себя любимого. В зале заскучали, начали позёвывать, перешёптыватся и нетерпеливо ёрзать - когда антракт объявят? По рядам пополз слух - в буфет пиво свежайшее завезли.
...Всю верхушку главнокомандующих заменил - на вас, господа рекомендованные мне с Верху генералы... И что, вам плохо в своих кабинетах спится-жрётся? На полигоны выезжать, жопы в палатках морозить не надо, вонь пороховую нюхать не надо, джипами служебными обеспечены, что такое казарма и подъем в шесть утра не ведаете... Гляжу я на ваши животики и сердце радуется... А на меня ругаетесь - мол, зачем бабу замминистром себе взял... А я тоже, между прочим, человек, другим секретутку можно, а мне нельзя? Настоящему мужчине без Веры никак. Так чем моя Верка хуже других?
...И десантники грозятся морду набить... А я их трогал? Ну, купаются пьяненькие в своих фонтанах, я ж разве против? Насчёт запрета этого дела распоряжения пока не было - на Верху считают, что затраты излишни, эти черти крылатые своими силами сопьются...
И добавил совсем уж жалобно, окончательно смазав всё впечатление от покаянной исповеди:
- Но я хороший… аж два раза в жизни был. Я солдатикам подъём на час позже выколотил…
Фельдмебель звучно ударил себя в лоб. Загудело.
- И пятидневку солдатикам выколотил…
Смердюков опять ударил себя по лбу. И опять у него под лобной костью что-то загудело.
- Вот этим самым местом выколотил… - потирая ушибленный лоб, продолжил исповедь Смердюков. - Что ж я, не понимаю… я сам в пехоте два года отмаршировал. И курсы, якобы офицерские, на срочной окончил… Ну, это так в моей легенде обозвали школу прапоров, чтобы меня как бы законно министром Обороны посадить...
Жалостливость тона министра Обороны за всё время исповеди лишь раз сменилась законной гордостью в голосе:
- Зато я за это время миллион солдатских тумбочек в казармах поменял, все кровати, табуретки... И цену закупочную накрутил такую... Хрен, кто из вас на ваших пушках-хлопушках и прочих крейсерах-шмейсерах такую маржу поднимет. Вот в этом я хорошо разбираюсь, торговаться люблю и умею...
2.
Но финальная сцена публичного покаяния фельдмебеля Табуреткина Офицерскому Собранию превзошла все мыслимые и немыслимые ожидания.
- Так что грешен. Бесповоротно и необратимо... Каюсь! (БУМ!) Каюсь! (БУУМ!) Каюсь! (БУУУМ!)…
Смердюков, видимо, собирался упасть на колени для отбития покаянных поклонов, но забыл, что он стоит за кафедрой трибуны. И трижды приложился лбом к доске трибунала, опрокинув графин с минералкой "Святая Вода"[2] и безнадёжно испортив микрофоны.
Закончив столь странным образом покаянную речь, фельдмебель Табуреткин с жалким криком "А я, господа офицеры, всё-таки честь имею!" неожиданно выхватил пистолет и застрелился.
Но неудачно. И так - трижды.
Сначала произошла осечка. Патроны совсем разучилась оборонка делать. Как впоследствии установила криминалистическая экспертиза: порох в гильзе оказался из левых импортных поставок, отсыревший товар поставщики подсунули, да ещё и с недосыпом серы.
Серый от страха Смердюков слёзно выматерился и нажал на курок вторично. Гремучая ртуть капсюля патрона после повторного удара бойка наконец-то соизволила воспламениться. В запрессованной гильзе что-то пшикнуло и выдавило свинчушку-пулю на волю.
Но и повторная попытка была обречена на конфуз. Смердюков ухитрился промазать себе в висок - с девятимиллиметрового расстояния. После первой неудачной попытки у него слишком сильно затряслись руки, пистолет вилял в руке как чиновник в премьерском предбаннике. Пуля-дура гуманно скользнула по черепу вдоль виска, содрав лоскут кожи, и ушла в потолок.
После первой неудачной попытки кто-то из свидетелей позорного самострела нервно охнул, кто-то от волнения закурил... Но пистолет у горе-суицидника отобрать желающих не нашлось. После второго захода в зале Офицерское собрания установилась гробовая тишина. Все молча, но уже с любопытством наблюдали....
Окровавленный Смердюков с недоумением щёлкал пустым пистолетом: то заглядывая в дымящуюся дырочку ствола, то приставляя пистолет к виску, то засовывая его себе в рот... После двух только что перенесённых стрессов он пребывал в шоковом состоянии, близком к полному ступору. Фельдмебель забыл, что накануне, порешив застрелиться, он попросил денщика зарядить ему пистолет одним патроном, справедливо рассудив, что больше после выстрела в упор ему и не понадобиться. Заряжать пистолет самостоятельно фельдмебель так до сих пор и не научился - не фельдмебельское это дело, пусть денщики руки в оружейном масле пачкают, на то они и холопы...
Пистолет так и не выстрелил. Смердюков разрыдался в голос, у него началась истерика.
Кто-то сердобольно протянул окровавленному фельдмебелю личное табельное оружие - пистолет, заряженный полной обоймой.
Фельдмебель шмыгнул носом, с благодарностью кивнул генералу-доброхоту, решительно приставил дуло к виску и нажал на курок...
И опять конфуз - на этот раз саморазоблачённый министр Обороны забыл снять чужое оружие с предохранителя.
И всё-таки на этот раз Смердюков умер. Правда, умер от страха - разрыв сердца после третьего инфаркта. Все три микроинфаркта случились с Табуреткиным во время трёх неудачных попыток самострела.
3.
Хоронить усопшего по собственной воле Министра Обороны повезли как положено - на лафете, через центр 100лицы, перекрыв на полдня движение. Но почётный караул - ряженные. Военные отказались участвовать в последнем для фельдмебеля Табуреткина фарсе. Им позора последнего юбилейного Парада Победы хватило.
Из свидетелей, присутствовавших при покаянной речи бывшего министра Обороны, закончившейся позорным самострелом, везти к доктору Кащеенко на лоботомию не пришлось никого. Генералам Верховного Штаба АВНА[3] было что терять в случае утечки скандальной информации. Поэтому - Примус был абсолютно уверен - молчать они будут как зачехлённые гаубицы.
Но на всякий случай каждому из генералов дали ещё по медальке "За заслуги в мирное время". А кому-то, согласно табеля о чине, даже и ордена.
[1] Личный советник Примуса. Вот только кто кому на ухо полезные советы нашёптывает - это уже секрет Семьи. По совместительству держит государственную мазу по контролю сбыта и распространения наркотиков на территории всей страны.
[2] Такая брендятина действительно существует. На этикетке бутылки рекламное заверение: "Качество гарантировано Господом Богом".
[3] АВНА - Азиопская Всенародная Армия.
